Архангелы Сталина - Страница 54

— Здравствуйте, товарищи, — Сергей Сергеевич соскочил с телеги и направился к пирующим. Сопровождающие начальники из вежливости или стыдливости остались на месте.

Надо же, товарищем назвал. Гражданин — оно последние годы как-то привычнее. Впрочем, ватник — обычная одежда советского крестьянина, и тут не определить кто есть кто.

— Доброго дня, товарищ нарком.

— Какой уж тут добрый, — проворчал Каменев. — Промок как собака. У вас всегда так сыро?

— Осень же.

— А, ну да…. Дороги кончаются вместе с летом. Ну, ничего, скоро и к вам доберётся цивилизация. Мост тут будем строить. Место уж больно удобное, как раз на два острова опоры встанут.

— Там же у нас огороды, — испугался Мефодий Асафович.

— И что там сеете, хлеб?

— Нет, товарищ Каменев, мы всё больше овощами промышляем. Про огурцы наши знаменитые слышали? — Ответил Александр Фёдорович. — А сейчас и не только их. Вот, попробовать не хотите?

Газета с портретом предательски открыла початую бутылку.

— А может, погреетесь, в такую-то погоду?

— Почему бы и нет? — Сергей Сергеевич оглянулся на свиту. — Товарищи, поезжайте в местный сельсовет, подождёте там. А мне потом дорогу покажут. Тут недалеко?

— Рядом, — ответил дед Асафыч и странно покосился на Белякова. — Метров двести будет.

Наркому вырезали персональный стаканчик и выжидающе посмотрели.

— Наливайте, выпьем за Родину, за Сталина.

Под такой тост пошло хорошо. Каменев закусил, и удивлённо спросил:

— Так у вас и дыни успевают поспеть?

— У нас всё успевает, — Беляков тайком пихнул соседа локтем, не давая ответить. — Только это сорт огурцов такой особый. Видите, полная лодка?

— Надо же, — покачал головой нарком, — а по вкусу и не скажешь. И много у вас таких?

— Да Вы что, овощ редкий, особого ухода требует. На колхозных огородах расти не хочет. Только вот мы двое и владеем секретом.

— Продайте.

— Чего, секрет?

— Огурцы дынные продайте. Они до Москвы сохранятся?

Александр Фёдорович в задумчивости поскрёб щетину на подбородке.

— Если только все вместе везти. Поодиночке сразу вкус теряют и портятся.

— Куда мне столько?

— Разве много? Двадцати пудов не будет. Так что, по рукам?

— Ладно, — махнул рукой Каменев. — Угощу потом Ворошилова с Будённым. Вот удивятся.

— Это точно, удивятся, — согласился Беляков. — За тыщу рублей всё отдам.

— Сколько? Дорого.

— Так и продукт редкий. В Москве такого не найдёте. Только у нас и только сегодня.

Нарком больше не стал спорить и достал из кармана толстый бумажник. Александр Фёдорович взял деньги, отделил две сотенных бумажки и протянул соседу.

— Твоя доля, Асафыч. Всё честно?

Сосед, получив за несколько минут полугодовую прибыль, довольно заулыбался.

— Обмыть бы покупочку полагается.

— Обойдёшься, — окоротил деда Беляков, — тебе ещё груз караулить, пока телега не подойдёт. А я пока товарища наркома провожу до сельсовета.

— Иди-иди, — напутствовал в спину Мефодий Асафович, пряча бутылку с остатками самогонки. — Мимо нипочём не промахнёшься.

Нижегородский край Колхоз "Красный огородник"

День у председателя сельсовета не задался с утра. Что день? Можно сказать — вся жизнь не задалась. И дёрнул чёрт согласиться променять привычную должность главного комбедовца на сомнительный почёт и ежедневные хлопоты. Вернуть бы назад те весёлые времена. Работы почти нет, за отсутствием бедноты в зажиточной слободе. А всё же власть! Хорошо-то было как, хосподи. Развернёшь, бывало, кумачовый транспарант с лозунгом, растянешь потехинскую гармошку, сколько рук хватит, и айда мироедов раскулачивать. Которого на бутылку, а кого и на четверть.

Правда, самый зловредный кулак, Беляков, долго не раскулачивался. Два раза председателя комбеда с крыльца спускал, и один раз в пруд к лягушкам забросил. А сам как есть классовый враг, видит Бог, которого по приказу партии нет. Две коровы, десяток овец, лошадь с жеребёнком. В колхоз не пошёл, а на все уговоры отвечал коротко, но матерно. Но, нашлась и на него управа, когда новый дом построил. Где это видано, чтобы единоличник лучше колхозника жил?

А теперь в половине дома сельсовет. Надо бы, по уму, и вторую половину забрать, но участковый воспротивился. Пожалел, видишь ли, пятерых сынков кулацких. Ему что? Сидит себе в отделении, и горя не знает. А ему, потомственному сельскому пролетарию Петру Волкову, днями напролёт выслушивать из-за тонкой перегородки голос самого младшего Белякова, четырёхлетнего Федьки: — "Дядя Петя, отдай папу! Дядяпетяотдайпапу! Дядяпетяотдайпапу!" А голосище — хоть сейчас в церковь дьяконом отправляй, невзирая на возраст. Одно только спасение — на обеденный перерыв на часок пораньше убежать. Да с обеда вернуться на полтора попозже.

— Петька! — Окликнул председателя сосед, дымящий на своём крылечке трофейной трубкой, которую принёс с турецкого фронта вместе с деревянной ногой. Всякое уважение к чинам бывший фельдфебель утратил при штурме Эрзерума, вместе с ногой.

— Выспался, срань господня? У меня аж стёкла дрожали от твоего храпа. Ты эта…, Петюнчик, поторапливайся. Там в сельсовете сюприс большой дожидается.

— Чего дожидается, Натолий Палыч? — Волков поправил начальственный картуз.

Зловредный инвалид заржал совсем как лошадь, и махнул рукой небрежно. Проваливай, мол, задница комбедовская.

— Ничо, ужо и на тебя управа найдётся. — Бормотал Волков, подходя к большому деревянному дому, на крыше которого развевался красный флаг.